Работ а на тему: "Социальная структура и социальная мобильность"
"Социальная структура и социальная
мобильность" впервые в историографии предпринята попытка проследить, как изменялась
социальная структура российского общества с конца XVII в. до начала XX в. и
какую роль в этом играла социальная мобильность. В своем анализе автор
использует стандартные понятия "сословие", "класс",
"стратификация" и "социальная мобильность" не в
марксистской интерпретации, а так, как принято в мировой социальной науке, что
позволяет более корректно анализировать социальную структуру и проводить международные
сравнения. Он считает, что Московское государство являлось государством
бессословным: б(льшая или меньшая имущественная состоятельность, виды имущества
и занятия служили наиболее важными отличительными признаками социальных групп,
которые были открыты на входе и выходе. Основные категории населения не
являлись сословиями в европейском смысле этого понятия, но они также не вполне
соответствовали современному понятию "класс", так как происхождение
играло важную, а в случае с элитой решающую роль для социальной идентификации.
Принятие нового Уложения 1649 г. ускорило развитие наметившейся тенденции к
превращению социальных групп в сословия. Если до этого времени они различались
преимущественно обязанностями, то теперь они стали различаться также и правами.
В XVIII в. процесс формирования сословий
пошел еще более быстрыми темпами, чему очень способствовали Манифест о
вольности дворянства 1762 г. и жалованные грамоты дворянству и городам 1785 г.
К концу XVIII в. в России в основных чертах, хотя и с некоторыми особенностями
сравнительно с западноевропейскими странами, сформировались сословия, которые
обладали основными признаками истинного сословия: (1) их сословные права были
закреплены в законе; (2) права являлись наследственными и безусловными; (3) они
имели свои сословные организации (дворянские собрания, городские думы,
купеческие, мещанские, ремесленные, крестьянские общества и другие) и
сословный, независимый от коронной администрации суд; (4) пользовались правом
самоуправления; (5) обладали сословным самосознанием и менталитетом; (6) имели
внешние признаки сословной принадлежности. По причине отсутствия в стране
представительного учреждения российские сословия не имели только сословного
представительства при верховной власти (в большинстве западноевропейских стран
такие учреждения в XVIII в. тоже отсутствовали или не действовали). В
наибольшей степени идеальному типу сословия соответствовало дворянство, в
наименьшей - крестьянство. Хотя крестьяне приобрели ряд существенных признаков
сословия (их социальный и профессиональный статус был наследственным, они были
организованы в самоуправляющиеся сельские корпорации-общины, обладали
специфическим менталитетом, имели внешние признаки сословия), у них было мало
прав и совсем не имелось сословных привилегий, а их права и обязанности были
закреплены в законе только в 1832 г. Таким образом, российские крестьяне не
стали сословием в полном смысле этого понятия, как не стало в свое время
сословием и крестьянство Западной Европы. Однако, поскольку они обладали важными
признаками сословия, их можно с оговорками считать сословием или
квази-сословием. Формирование сословий в России, отмечает Миронов, происходило
под западноевропейским влиянием. Это обстоятельство послужило важной причиной
того, что сословный строй, сложившийся в России к концу XVIII в., был похож на
сословный строй европейских государств XVIII в., где он уже разрушался, а не на
западный сословный строй в момент его расцвета в XIII-XV вв. Апогей сословного
строя в России приходится на первую половину XIX в., благодаря тому что в новом
Своде законов 1832 г. социальная структура русского общества получила
вторичное, еще более четкое юридическое оформление как строго сословная.
Благодаря Великим реформам 1860-х гг.
сословия стали постепенно утрачивать свои специфические привилегии, сближаться
друг с другом в правовом положении и постепенно трансформироваться в классы и
профессиональные группы. Дворяне-помещики сливались в один класс с частными
землевладельцами, дворяне-чиновники - с чиновниками-недворянями, прочие
категории личного и потомственного дворянства - с профессиональной
интеллигенцией, происходило также "обуржуазивание" дворянства и
"оземеливание" буржуаззии. Духовенство эволюционировало от сословия в
сторону профессиональной группы духовных пастырей. Городское сословие
превращалось в предпринимателей и рабочих. В единый класс постепенно
консолидировались различные категории крестьянства, правда, медленнее других
сословий, вследствие того что правительственная политика намеренно
консервировала патриархальность деревни и поддерживала сословные признаки
крестьян. Другие важные реформы, происшедшие в конце XIX-начале XX в., такие
как отмена подушной подати и круговой поруки среди сельских обывателей,
включение дворянства в число налогоплательщиков, отмена паспортного режима,
отмена выкупных платежей за землю, получение права на выход из общины в 1907
г., наконец, введение представительного учреждения и обретение гражданских и
политических прав всем населением в 1905 г. привели к тому, что к 1917 г. все сословия юридически утратили
свои специфические сословные права. Однако этого было недостаточно для
трансформации сословной структуры общества в классовую. Настоящая классовая
структура общества формируется в ходе так называемой профессионализации,
под которой понимается консолидация представителей отдельных профессий в
профессиональные организации с целью коллективного отстаивания своего
общественного статуса и контроля за той сферой рынка, где данная
профессиональная группа осуществляет свои функции. Превращение сословий в
классы через всеобщую и глубокую профессионализацию общества сделало в
пореформенной России значительные успехи, но к 1917 далеко не завершилось.
Проведенная Мироновым стратификация
сословий (автор применил интересную методику анализа уровня внутрисословного
неравенства с помощью коэффициента неравенства Джини, т. 1, с. 93) позволила
сделать много интересных наблюдений. Дворянство, духовенство и гражданство были
разделены внутри себя на страты, существенно отличавшиеся в имущественном отношении.
На протяжении всего императорского периода средняя страта была слабой в
количественном и материальном отношениях, низшая страта, состоявшая из бедных и
неимущих, - многочисленной, богатство сосредоточивалось в руках
немногочисленной высшей страты. У дворянства и духовенства высшая страта по
своему составу была устойчивой, а у городского сословия - наоборот, крайне
изменчивой. Уровень неравенства между отдельными стратами этих трех сословий в
течение императорского периода возрастал, в особенности среди городского
населения, как это было в США и западноевропейских странах. В результате этого
город, где сосредоточивались дворянство и городское сословие, а также
находилась значительная часть духовенства, крестьянства и военных,
поляризовался на ничтожную по численности богатую и образованную
привилегированную верхушку и огромную массу бедного, малообразованного,
непривилегированного люда. Подобная структура городского общества, в котором
отсутствовала значительная средняя прослойка, или средний класс, была чревата
социальной неустойчивостью и социальными взрывами. Если брать страну в целом и
единые для всех сословий стандарты стратификации, то средний класс также
окажется крайне малочисленным. Число цензовых граждан, т. е. лиц, отвечавших
имущественному цензу на право участия в выборах в Государственную Думу, после
изменения избирательного закона 3 июня 1907 г., в 50 губерниях Европейской
России насчитывалось всего около 1288 тыс., или 1.2% всего населения. Поскольку
избирательным правом пользовались только мужчины старше 25 лет, то среди
мужского населения 50 губерний Европейской России в возрасте старше 25 лет доля
цензовых граждан составляла 5.8%. населения. В это число, естественно, входил
не только средний, но и высший класс. Численность последнего, по приблизительным
оценкам Министерства финансов, достигала 60 тыс. семей, или 366 тыс. человек,
что составляло около 0.34% населения 50 губерний Европейской России.
Следовательно, доля среднего класса составляла около 5.5% всего населения - это
немного, но и не ничтожно мало. Об этом же говорят и данные о распределении
национального дохода между "трудовыми классами", "имущими
классами" и казной в начале XX в.: на долю первых приходилось 73.6%,
вторых - 22.4%, казны - 4%.
Крестьянство в отличие от других сословий
до самой революции 1917 г. оставалось в имущественном и социальном отношениях
довольно однородным и имело лишь зачатки так называемого буржуазного
расслоения. Социальная и имущественная гомогенность крестьянства в значительной
степени обусловливалась высокой мобильностью внутри самого крестьянства.
Социальная структура всего населения в
течение императорского периода изменялась очень медленно. Абсолютная
численность главных сословий увеличивалась, но, за исключением крестьянства, их
доля в населении страны уменьшалась: за 1719-1913 гг. дворянства - с 2 до 1.5%,
духовенства - с 1.9 до 0.5%, крестьянства - с 89.1 до 80.1%, военное сословие и
разночинцы исчезли и лишь доля городское сословия увеличилась с 3.9 до 17.6%.
Уже до реформ 1860-1870-х гг. сословия в
большей или меньшей степени были открыты на входе и на выходе и довольно
активно взаимодействовали друг с другом, хотя степень их открытости была
различной. Тесно взаимодействовали крестьяне, городские обыватели и военные,
так как главным образом за счет перемещений крестьянства обеспечивалось
воспроизводство городского сословия и армии. Обратные перемещения из мещанства,
купечества и военных в крестьянство были сравнительно редкими. Перемещения из
крестьянства и городских обывателей в дворянство были достаточно
многочисленными, хотя и не прямо - а через армию, университет, государственную
службу, но иногда и прямо - с помощью богатства; перемещения из дворянства в
податные сословия были меньшими, но также значительными (эта мобильность
совершенно не изучена). Дворянство и духовенство взаимодействовали еще более
интенсивно в том смысле, что духовенство, поступавшее на государственную
службу, являлось важнейшим источником пополнения дворянства. Однако, все виды
межсословных социальных перемещений, иногда значительные по абсолютному числу,
охватывали незначительную долю населения податных сословий - в среднем за
полтора столетия по 0.34% в год, главным образом из крестьянства и городских
обывателей в военное сословие (0.24% в год). Следовательно, в социальных перемещениях
участвовало всего около 10% каждого поколения, если принять его протяженность в
25-30 лет, что вполне согласовалось с сословным характером русского общества
этой эпохи. Уровень социальной мобильности в городе был существенно выше, чем в
деревне. Горизонтальная социальная мобильность, которая в абсолютных цифрах
охватывала большие массы населения, при переводе их в относительные показатели
оказывалась также незначительной. В 1678-1858 гг. в переселения было вовлечено
до 4.7 млн. человек, что составляло в среднем в год около 30 тыс. человек, или
0.1% среднегодовой численности населения, следовательно, 2-3% от численности
каждого поколения.
Во второй половине XIX в. основные
направления межсословных перемещений остались прежними: из крестьянства - в
городское сословие, из духовенства - в дворянство и городское сословие. Но
уровень межсословной социальной мобильности существенно возрос, благодаря чему
открытость сословий увеличилась, что способствовало их трансформации в классы.
Примерно в 2 раза увеличилась и горизонтальная социальная мобильность: в
1870-1915 гг. в пределах России переселились 8.1 млн. человек, по 233 тыс.
человек в среднем в год, или 0.2% среднегодовой численности населения.
Если говорить об уровне социальной
мобильности отдельных сословий, то на протяжении всего императорского периода
крестьянство и духовенство служили источником пополнения других сословий, но
сами являлись закрытыми на входе: оба сословия варились в собственном соку, и в
этом состояла одна из причин длительного существования особой субкультуры
крестьянства и духовенства, их социальной и культурной обособленности от других
сословий, их традиционности и консерватизма. Дворянство являлось открытым на
входе и в значительной мере закрытым на выходе. Оно пополнялось наиболее
способными и энергичными представителями духовенства, купечества, мещанства и
крестьянства, которые к тому же были в высшей степени лояльными к существующему
режиму, так как он дал им возможность сделать карьеру. Дворянство интенсивно
получало свежую кровь и через браки с представителями других сословий, что
усиливало его интеллектуальный и, так сказать, энергетический потенциал.
Обедневшие дворяне деклассировались и сначала фактически, а потом и юридически
уходили из сословия. Однако в дворянство переходили только те представители
других сословий, которые в предшествующий переходу в дворянство период своей
жизни получали образование, профессию, делали карьеру на государственной
службе, приобретали мировоззрение и привычки, свойственные дворянству. Это означало,
что они одворянивались прежде, чем получали статус дворянина. Данное
обстоятельство вместе с ростом требований к служебному положению, дававшему
право на дворянство, приводило к тому, что перемещения в дворянство из других
сословий не нарушали, а наоборот, способствовали формированию дворянской
субкультуры, сословных традиций, понятий чести, манеры поведения, ментальности.
Ибо никто так не был щепетилен в отношении соблюдения чистоты дворянской
субкультуры, как новые дворяне. Таким образом, социальной мобильности весьма
способствовала гибкая сословно-социальная политика правительства в вопросе
формирования бюрократии.
Автор не разделяет широко
распространенного представления о том, что в России в отличие от других
европейских государств жизненный успех отдельного человека в решающей степени
зависел от социального происхождения. Корреляционный анализ факторов социальной
мобильности чиновников показывает, что даже в первой половине XIX в. карьера
(при устранении влияния возраста) примерно на 31% зависела от образования, на
18% - от социального происхождения, на 12% - от богатства (числа принадлежавших
чиновнику крепостных душ) и на 39% - от других факторов - здоровья,
национальности, родственных и личных связей, способностей, активности,
благоприятного стечения обстоятельств.
К 1917 г. сословия юридически утратили
важнейшие специфические сословные привилегии и превратились в классы. Однако,
как это часто бывало в России, закон обгонял и жизнь, и массовые представления
о социальной структуре общества, и социальные отношения, и социальное
поведение. Социальные традиции оказались весьма живучими и служили препятствием
для полной трансформации сословий в классы. Сословная парадигма, упраздненная
юридически, не была окончательно ликвидирована фактически и психологически,
хотя и в общественной практике, и в массовом сознании она безусловно в течение
второй половины XIX-начале XX в. потеряла свое прежнее значение. Существование
сословий с различными, а иногда и враждебными субкультурами, с огромной
имущественной дифференциацией между ними и внутри себя затрудняло формирование
не только среднего класса и гражданского общества, но также и единой российской
нации, объединенной единой культурой, единой системой ценностей, единым
законом. Наличие в составе России других национальностей еще более замедляло
этот процесс. В результате складывание российской нации к 1917 г. не
завершилось.
