Работа на тему: "Демографические процессы и проблемы"
"Демографические процессы и
проблемы" состоит в том, чтобы выяснить, какая модель демографического
поведения господствовала в России в течение XVIII-начала XX в. и почему, во что
она обходилась обществу, когда и почему начался переход от так называемой
восточноевропейской к западноевропейской модели воспроизводства населения, кто
был пионером в регулировании рождаемости среди сословий и кто среди регионов.
Применительно к России периода империи эти вопросы рассмотрены в исторической
литературе впервые. Анализ динамики основных демографических процессов в России
с начала XVIII по начало XX в. привел Миронова к выводу: за 200 с лишним лет
брачность, рождаемость и смертность заметно уменьшились, особенно в последней
трети XIX - начале XX в. В результате этого произошло два важных
демографических события: увеличились средняя продолжительность жизни и
естественный прирост населения. В 1838-1850 гг. новорожденных мальчиков ожидала
жизнь продолжительностью в 25, а девочек - в 27 лет, в 1904-1913 гг. -
соответственно 32.4 и 34.5 года. Естественный прирост населения, долгое время
бывший крайне изменчивым, обнаружил тенденцию к росту: с 1851-1860 по 1911-1913
гг. он вырос с 1.2% до 1.68%. Оба эти факта изменили режим воспроизводства
населения, сделав его более рациональным. Чтобы оценить, насколько режим
воспроизводства стал эффективнее, автор использует стандартные демографические
показатели: брутто- и нетто-коэффициенты воспроизводства населения.
Брутто-коэффициент равен среднему числу девочек, которое родит одна женщина,
прожившая до конца репродуктивного периода, то есть до 50 лет, при сохранении
тех условий жизни, в которых она жила на момент расчета коэффициента.
Нетто-коэффициент равняется среднему числу девочек, рожденных
"средней" женщиной в течение репродуктивного периода, которые доживут
до того возраста, когда сами смогут рожать. Отношение брутто- и
нетто-коэффициентов называется ценой простого воспроизводства, так как оно
показывает, сколько девочек надо родить женщине, чтобы обеспечить простое
воспроизводство населения или простую замену материнского поколения; это
отношение служит мерой экономичности данного режима воспроизводства, или режима
возобновления поколений. Брутто-коэффициент воспроизводства населения с
1851-1863 по 1904-1913 гг. понизился с 3.261 до 3.089, а нетто-коэффициент
повысился соответственно с 1.442 до 1.636, цена простого воспроизводства
населения понизилась с 2.261 до 1.839. Следовательно, российская женщина стала
меньше рожать, но, несмотря на это, каждое новое материнское поколение
становилось более многочисленным. Причем замена одного материнского поколения
другим стала проходить на 23% более эффективно (2.261:1.839), то есть с
меньшими физическими затратами со стороны женщины и меньшими материальными
затратами со стороны родителей. Конечно, это был еще весьма далекий от
совершенства режим воспроизводства населения. Такой режим существовал во
Франции и Швеции в 1796-1800 гг. А в 1980-е гг. в развитых странах цена
простого воспроизводства составляла в США и Франции 1.02, в Швеции - 1.01, в
Японии - 1.0, в СССР в 1980 г. - 1.05.
Хотя режим воспроизводства населения в
России во второй половине XIX - начале XX в. немного усовершенствовался, он все
еще оставался, по мнению автора, невероятно тяжелым для российских граждан.
Примерно девяти женщинам из десяти приходилось по 8-10 раз рожать, что реально
устраняло их из общественной и культурной жизни и сводило по необходимости их
существование к беременностям, ухаживанию за детьми, из которых более половины
умирало, и к тяжелой работе, поскольку мужчины не могли без их помощи
материально обеспечить семью. Например, крестьянка вынуждена была накануне
родов до позднего вечера работать в поле, а после родов, которые в 97-98%
случаев проходили либо при помощи деревенских повитух, либо вообще без всякой
помощи, уже на третий или четвертый день идти на самую трудную работу. Женщины
из городских низов находились примерно в таком же положении. Женщинам из
привилегированных слоев также приходилось помногу рожать, хотя они имели
медицинскую помощь и послеродовой отдых. Данный режим воспроизводства населения
был тяжелым и для мужчин, которые должны были добывать средства на большое
число иждивенцев. Каждая трудящаяся семья несла огромные расходы на рождение и
выращивание нового поколения, которые более чем наполовину оказывались
бесполезными из-за громадной смертности детей. Эти полезные и бесполезные
затраты задерживали экономический рост страны, препятствовали повышению
благосостояния и сводили жизнь большинства трудящегося населения к работе и
заботам о детях. Во второй трети XIX в. люди стали осознавать, что данное
положение вещей ненормально, что необходимо регулировать рождаемость и
уменьшить число детей до разумного числа. Это был мучительный процесс ломки
старых стереотипов, традиций, поэтому он растянулся на несколько десятилетий и
закончился в Европейской России только в 1960-е гг., когда окончательно
завершился переход от традиционного к рациональному, или современному, типу
воспроизводства населения.
С регулированием рождаемости Миронов
связывает явление, получившее в исторической литературе название"вымирание
помещичьего крестьянства". Суть его состоит в том, что начиная с конца
XVIII в. доля помещичьего крестьянства в общем населении страны сокращалась: в
1719 г. она равнялась - 48.4%, в 1762 г. -52.7, в 1796 г. - 53.9, в 1811 г. -
51.7, в 1833 г. - 44.9 и 1857 г. - 39.2%, с 1830 х гг. вообще прекратился рост
его абсолютной численности. Этому феномену посвящена большая литература, но
исследователи не могут прийти к общему мнению. Спор идет главным образом вокруг
вопроса: что было главной причиной сокращения численности помещичьих крестьян -
социальная мобильность или низкий естественный прирост, вызванный падением
благосостояния? Миронов предлагает новое решение проблемы: следует говорить не
о вымирании помещичьих крестьян, а о том, что они раньше других категорий
крестьян стали регулировать рождаемость. Это позволило им уменьшить смертность
детей, облегчить положение женщин и повысить или по крайней мере сохранять на
прежнем уровне свое благосостояние. Нет ничего удивительного в том, что именно
помещичьи крестьяне выступили пионерами регулирования рождаемости: у них было меньше
земли, чем у казенных крестьян; они несли б(льшие повинности; они сильнее, чем
другие категории крестьян, тяготиться крепостной зависимостью. Вполне вероятно,
что способам регулирования рождаемости они учились у помещиков прямо или через
дворовых.
Впервые в отечественной историографии в
данной главе поставлен вопрос о степени распространенностидетоубийства в
России. В 1982 г. американский историк Р. Хелли высказал мысль, что в России
XVI-XVII вв. было широко распространено детоубийство, главным образом девочек.
Его вывод был основан на том, что среди свободных людей, самопродававшихся в
холопы семьями, доля мальчиков составляла 63%, а девочек - 37%. Вывод Хелли
осторожно поддержал другой американский историк Д. Рансел, указав на мягкое
наказание родителей за убийство детей, тяжелые материальные условия жизни как
на факторы, способствовавшие детоубийству, и предположил, что детоубийство
могло практиковаться и в последующем. Рансел привел данные о том, что среди
детей, сдаваемых в Петербургский и Московский воспитательные дома в XVIII-XIX
вв., вплоть до 1830-х гг., девочек было намного больше, чем мальчиков, и что,
когда родители просили о возвращении им их детей, требования мальчиков в 2-3
раза превышали требования девочек. Миронов не согласен с американскими
коллегами и обстоятельно аргументирует точку зрения о том, что детоубийство
было редким, исключительным, а не массовым, бытовым явлением. Он указывает, что
в источниках нет ни одного свидетельства об обычае убивать
девочек или детей вообще. Напротив, убийство детей всегда рассматривалось как
тяжкое преступление, если не по гражданским, то по духовным законам (шестая
заповедь Закона Божьего), которые имели для населения не меньшее значение.
Женский пол в России всегда плохо учитывался во всех переписях и расчетах
численности населения, особенно до середины XIX в. Например, согласно данным
учета посещения причастия и исповеди в XVIII в., девочек до 7 лет насчитывалось
на 26 % меньше, чем мальчиков. В метрических ведомостях вплоть до 1840-х гг.
пропорция девочек среди новорожденных была ненормально низкой, зато и в числе
умерших девочек было в 2-3 раза меньше действительного числа умерших. Но это не
означает, что девочек убивали, потому что по другим источникам в конце XVIII в.
во всем населении доля мужчин равнялась 50% и лишь начиная с XIX в. стала
снижаться и достигла к 1897 г. 49%. Одна из причин недоучета женского пола
состояла в том, что податной единицей выступала "мужская душа",
вторая причина - в приниженном социальном статусе женщин. В пользу своего
мнения автор приводит и следующий аргумент: если бы детоубийство практиковалось
в широких размерах, то логично предположить, что в первую очередь устранялись
бы дети с крупными и явными физическими дефектами, которые в условиях деревни
обрекали людей на бедность и страдания. Между тем число инвалидов и лиц с
психическими заболеваниями среди русских и других народов, исповедовавших
православие, было велико: по этому показателю они уступали только латышам,
немцам, грузинам, финнам и малым народам Севера.
Другая проблема, связанная с
детоубийством, состоит в том, что значительное число детей - по некоторым
оценкам до трети - погибало из-за намеренно плохого ухода, что
дает право назвать это скрытой формой детоубийства. Как известно, всякая оценка
какого-либо поступка должна учитывать его мотивацию. Миронов полагает, что в
подавляющем числе случаев так называемого скрытого детоубийства отсутствовал
умысел убить ребенка, но имелась элементарная халатность, а в большинстве
случаев явного детоубийства присутствовало намерение, как это не покажется
странным, сделать ребенка счастливым. Сотни русских колыбельных песен указывают
на любовь матерей к детям, на их желание вырастить их здоровыми и счастливыми.
Однако, как ни парадоксально, в 80 песнях (примерно в 5% от общего их числа)
содержалось пожелание смерти своему ребенку. Некоторые исследователи толкуют
этот факт прямолинейно - как отражение желания матери скорой смерти ребенку,
чтобы избавить его от предстоящей тяжелой жизни. В действительности, дело
обстояло по-другому. Смерть воспринималась крестьянами как сон, а сон и
сновидения - как зона контакта со смертью, в силу чего сон и сновидения
наделялись магическими функциями обережного (предохранительного) характера -
считалось, что колыбельные песни с накликанием смерти ребенку предохраняют его
от смерти. Сравнительно спокойное отношение людей к смерти близких, включая
ребенка, говорило не о жестокосердии, а являлось следствием страха
растревожить, разволновать покойника, нарушить запрет. Фаталистическое отношение
к смерти детей объяснялось также тем, что смерть младенцев была слишком частым
гостем в каждой семье: около трети детей умирало на первом году жизни и более
половины - не дожив до 6 лет. Но, может быть, самое главное состояло в
уверенности, что умершему ребенку уготована райская жизнь на том свете и что
это милость судьбы, что Бог берет его к себе, пока он еще не нагрешил.
Возможно, именно вера в счастье ребенка на том свете помогала матерям
расставаться со своими детьми, которые умирали как насильственной, так и своей
смертью. О намеренно плохом уходе и детоубийстве речь может идти лишь в
отношении явных инвалидов, а также и незаконнорожденных детей, чья судьба
действительно была грустной. Верующие люди, а к ним относился весь народ,
всегда считали убийство детей нeзамолимым грехом и решались на
него, как правило, в состоянии отчаяния. До 98% детоубийств совершалось в
сельской местности крестьянками, и жертвами этого преступления, как правило,
были внебрачные дети, матери которых пытались таким способом спастись от позора
и крайней нужды.
